По сравнению с предыдущим годом населения в
Мартыновском крае прибавилось на тринадцать человек Но...
Но, как ни прискорбно отметить, происходит
вымирание коренных жителей: в минувшем году умерло девять человек, тогда как
родилось всего двое — смертность превысила рождаемость в четыре с лишним раза.
А почему же народу стало больше? Удивляться
нечего — четыре приезжие семьи: Туркины и Рубановы в Мартынове, Поличкины и
Гулины в Нефине.
Что на личных-подворьях? 244 головы крупного
рогатого скота (из них 148 коров), 24 свиньи, 377 овец, 4 лошади, 1200 кур, 142
кролика и 138 пчелосемей. По сравнению с предшествующим годом, больше стало
только кроликов.
А за информацию спасибо Н. Н. ЗАМЯТКИНОЙ.
На колбасном заводе
Мини-завод по переработке мяса к пуску готов.
Правда, осталось чуть-чуть покопаться по водопроводной части, но надеемся, что
к моменту выхода газеты все недоделки будут устранены, и тогда...
И тогда чуткие носы мартыновцев будут подолгу
задерживаться на улицах, ловя дивные запахи вареной и копченой колбасы,
сарделек, сосисок, разных копченостей, например, шейки московской — весь этот
товар может производить открывающийся в Мартынове мини-завод. Хоть он и мини,
да удал: способен переработать за смену до одной тонны мяса.
Дирижером всего дела будет технолог из Мышкина,
про которого мы пока знаем только то, что зовут его Юра и что имеет красный
диплом.
Остальные рабочие местные: Евгений Монахов,
Владимир Давыдов, Татьяна Каретникова и Валентина Виноградова.
Пока мини-завод тянул с открытием, у него
появились конкуренты. Свои, домашние коптильни заимели Лобазовы, Розовы,
Карасевы, Дорофеевы, Григорьевы, Монаховы, Тарасовы, Каретниковы, Петуховы...
Мясо или шпиг неделю солят, а потом день коптят — и угощение готово.
В Доме культуры.
Два раза в неделю ученицы начальной школы,
выпросив у мам все имеющиеся в доме лоскутки, бегут в клуб на кружок А. Б.
Дорофеевой. Нашивают , лоскутки на материю — получается коврик ноги вытирать.
Правда, топтать свои шедевры мастерицы и сами не собираются, и другим вряд ли
позволят; так что припасайте, мамы, местечко на стенах.
Мы рассказали о работе кружка «Лоскуток», а как
дела у вокально-инструментального ансамбля!
Здесь свежие силы. В январские праздники публике
понравился новый и такой же симпатичный барабанщик десятиклассник Саша
Дорофеев. Успешно осваивает азы музыки шестиклассник Вова Чесноков. Он уже
сейчас уверенно играет на ударнике, клавишных и соло-гитаре.
В детском саду
В садике пополнение, и самым младшеньким его
обитателем стал Максим Виноградов, ему полтора годика. Еще двое новеньких:
братик и сестренка Денис и Лена Дорофеевы. Всего детский сад посещают теперь 13
детей.
Поздравляем
мартовских юбиляров Кацкого стана. Свой привет
шлем в Юрьевское Нине Ильиничне ЧУРАКОВОЙ и Алексею Васильевичу ВИКОРАДОВУ, в
дальнюю деревню Перемошье Маргарите Алексеевне МЕТЕЛКИНОЙ и Александру
Александровичу ВИНОГРАДОВУ, в ближнее Владышино Александру Дмитриевичу НЕГОДИНУ, жителям Мартынова Валентине Александровне ЕРШОВОЙ, Андрею ГАЛУНОВУ и
Светлане ДОРОФЕЕВОЙ. Счастья вам, наш дорогие читатели, здоровья, долгих лет
жизни.
ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ КАЦКИЙ ЯЗЫК
Ну во-от, скажет читатель, вот еще недело-то.
Однако, «Кацкой летописи» это новое «недело» представляется ванным и нужным.
«Что еще за кацкий язык! И чем он отличается от
русского!» — удивится кто-то. Да тем отличается, что несоизмеримо богаче,
точнее, образнее.
Не верите! Ну что ж, читайте, убеждайтесь. Перед
вами слова, многие из которых вы с детства прекрасно знаете и употребляете, но
ни за что не найдете в словарях. Их много, только на одну букву «О» таких
слов-изгоев набралось около сотни.
Некоторые из них употребляются в двух-трех
селениях. Скажем, слово «округа» в значении «остров» хоробровское. Есть слога,
которые бытуют по всему Кацкому стану, а есть — по всему району и даже за его
пределами. Но уж поскольку «КЛ» первая, кто их записала и дала им толкование —
суждено им навеки называться кацкими.
К сожалению, большинство этих слов забывается,
уходит в прошлое, и с их уходом мы теряем кусочки истории, маленькие черточки
русскости и самобытности. Поэтому-то мы и печатаем их.
Вполне вероятно, что здесь не все кацкие слова на
букву «О». Узнаем новые — дополним. Может, где-то ошиблись в толковании;
читатель укажет — исправим.
Будьте внимательны, ударение в словах падает на
букву, выделенную черным шрифтом.
Для вступления, пожалуй, хватит — изучаем кацкий
язык.
ОБАЛИТЬ
(совершенный вид ОБАЛИВАТЬ) — окучивать,
подваливать, конечно, чаще картофель. Так что если спросят вас: «Ты картошку-то
всю обалила?» не теряйтесь, отвечайте; «Обалила, обалила!».
ОБАЛКА
— окучивание.
ОБАЛ —
вал. «Делай обал пошире», — могут посоветовать при обалке картофеля неопытному
человеку.
ОБАЛИТЬСЯ
— обвалиться, обрушиться, опасть.
ОБАЛЯ,
ОБАЛЯКА — так могут сказать о грязном
животном, или о неопрятном, неряшливом человеке.
ОБАРХОТИТЬ
— не очень качественно подстричь человека или остричь животное.
ОБДЕЛКА —
прохиндей, человек, любящий и умеющий обмануть и охотно это делающий.
ОБЖАРИТЬ —
высушить на солнце. «И ту скирду развали: сено на солнышке наскоро обжарит».
ОБИ3ОР —
малое количество чего-либо. «А сена-то совсем в обзор осталось», — такой
печальный вывод может прозвучать из уст кацкаря ближе к весне. По нашим
наблюдениям, слово употребляется только с предлогом «в».
ОБЛАТКА —
«Съешь облатку от головы и поотадст—посоветуют тебе, и ты, сообразив, что это
не что иное, как таблетка, быстро найдешь «Анальгин» и съешь на здоровье.
ОБЛЕДЕНИЦА
— гололед.
ОБЛЯПАТЬ,
ОБДЕЛАТЬ — слова вроде бы простые, а
попробуй, дай им толкование. Мы объяснили их так: сделать гладкими и ровными
стороны гряды с помощью специальных лопат — заступа или обляпушки.
ОБЛЯПУШКА,
ЛЯПКА — деревянная лопата, в отличие от
заступа без железного наконечника. С помощью ее обляпывают гряды.
ОБЛЯПУХА
— большие хлопья сырого снега.
ОБОРЗЕТЬ —
стать борзым, то есть потерять совесть, обнаглеть.
ОБРАТЬ
— уздечка. В старину слова «уздечка» даже не употребляли — только обрать.
ОБРАТАТЬ —
надеть уздечку, «обрать» на лошадь. Как говорят на Кадке, «посадить лошадь на
уздечку».
ОБРЯД —
одежда. «Уж больно обряд-то у ней нехороший», — и слава Богу, что нехороший;
иначе нам пришлось бы подыскивать другой пример с этим словом,
СТР.2 «КАЦКАЯ ЛЕТОПИСЬ» N8 2—3 (21—22],
февраль 1995 года
ВЕЛИКИЙ, МОГУЧИЙ КАЦКИЙ ЯЗЫК
ОБРЯДИТЬ —
самые солидные кацкари помнят древнее значение слова: потревожить старую, уже
зажившую рану. Для остальных обрядить — просто поразить, нанести какое-нибудь
увечье, раку. «Работаешь, бывало, трепалом — не умеючи-то все руки себе обряцишь".
ОБСЕВОК —
слово записал ученый Русинов: «Не засеянный по оплошности участок вспаханного
поля».
ОБЫГАТЬСЯ,
ОБУГАТЬСЯ (совершенный вид: ОБЫГНУТЬСЯ,
ОБУГНУТЬСЯ) — ложась спать, укрываться
одеялом.
ОБЫГАТЬ, ОБУГАТЬ
(совершенный вид: ОБЫГНУТЬ, ОБУГНУТЬ) —
укрывать одеялом.
ОБЪЯСНИВАТЬСЯ
— о небе: становиться ясным, освобождается от туч.
ОГЛОШИТЬ
— оглушить.
ОГОЛЧИТЬ
— окрикнуть, окликнуть, позвать и не обязательно громко. «И ты ее не оголчила?».
ОГРЕБАЛКА
— конные грабли.
О ГУПЯТЬСЯ,
ОГАНЯТЬСЯ — о животном, пожалуй, чаще об
овце, корове или кобыле: покрыться.
ОГУМНЫ, ОГУВНЫ
— усадьбы. «В селе тесно жили, и усадьбы, их раньше все огумнами
называли, были длинными и узкими». Слово употребляется только во множественном
числе.
ОДВОРИЦА
— околица.
ОДЕВАНИЕ,
ОДЕВАНИЕ — «Одевания себе
накупила», — одежды то есть.
ОДЁЖА
— одежда.
ОДЁР
— ободранное, неухоженное, тощее животное.
ОДИНЕЦ
— единственный родившийся дитеныш у животного, чаще у овцы: «Овца одинца принесла».
ОДНОДЫШКА,
ОННОДЫШКА — тяжелое, затрудненное
дыхание как человека, так и животного. По нашим наблюдением, слово употребляется
только в выражении «дышать в однодышку».
ОДНОРУШКА,
ОННОРУШКА — деревянное ведро с
одной ручкой из которого раньше поили скот. А еще так зовут пилу с одной ручкой.
ОДОНКИ —
«Будешь покупать подсолнечное масло, смотри, одонки не бери», — из этого примера
видно, что одонки — осадок. Слочо употребляется только во множественном числе.
ОДОНОК —
остаток скирды, основание ее, а также нижняя часть копны, стога, омета...
ОЖАРАУЛИТЬ
— ударить чем-нибудь кого-нибудь.
О3ИМОК,
3А3ИМОК — весенний заморозок, как-бы
возвращение зимы. «Если до Егория (6 мая) гремел гром, то будет
озимок».
ОКИДАЛО.
«Ой, все лицо, батюшко, окидало. Ой, да и руки окидало!». Если ты
кацкарь, то сразу поймешь, что случилось с собеседницей: ее лицо и
руки покрылись сыпью или прыщами. И о простуде на губах тоже скажут: окидало.
ОКЛАД —
«участок земли, вспаханный так, что середина его несколько выше, чем бока».
Такое толкование слову дал ученый Русинов, некогда работавший на Кадке. Мы же
слышали его в другом значении: «Дом строили — оклад был. Уж как плясали на
полу!». Таким образом, оклад — четыре нижних бревна дома.
ОКОВАЛОК,
ОКОВАЛКА — большой кусок мяса: «Во,
какой кусище пирога, целый оковалок!». А вот пример употребления слова в женском
роде: «Посмотри, картошка какая крупная, что оковалка!».
ОКОМЯКАТЬ
— справиться с чем-либо. «Не забудьте, окомякайте и сырое сено».
Пожалуй, слово окомякать употребляют как намек, что работу
можно выполнить и не совсем качественно, «комком, кидком броском».
ОКРАЙКА
— опушка леса.
ОКРОМЯ
— кроме, помимо.
ОКРУГА
— так в Хороброве называют острова. Их много между рекой
Кадкою и разбросанными вдоль нее солодями — небольшими озерками,
которые когда-то были руслом реки. «А в округах трава хорошая: рослая да
сочная». Пусть вас не собьет эта фраза, слово употребляется только
во множественном числе и только с предлогом «в». Поэтому «в округах» можно
понимать и как «на острове», и как «на островах».
ОКУЧ
— «В езе ПЛОТВА да окучи»,- догадались, кто?
Окуни, конечно! Слово нередко употребляют наши рыболовы.
ОЛЯЖЬЕ, ОЛЯЖЬЁ
— неприглядный человек.
Моя малая Русь
ХОРОБРОВСКИЕ РАССКАЗЫ
ОТРЫВОК ПЕРВЫЙ
Темняткины жили бедно. Хозяин, Алексей Федотыч,
вернулся с войны больным, прохворал двенадцать лет, иногда даже с постели не
вставал и умер в 1931 году. Его жене, Александре Антоновне в ту пору
исполнилось 41 год, старшей дочери Матрене семнадцать лет, Павлу — девять,
Надежде — семь и пять годиков младшенькому, Николаю. Дом их ютился в центре
села Хороброва, на задворье главной площади Крест, там, где сейчас усадьбы. От
их низенькой, вросшей в землю избенки с тремя окнами наперед, крытой соломою,
остались только лежащие в беспорядке булыжные камни. На приткнувшемся рядом
дворе стояли лошадь да корова.
С думой о них и началась самостоятельная жизнь
вдовы. Кого же продать, чтобы прокормить семью?
Лошадь вроде подороже... Уж думали-думали, да
заместо лошади продали корову. На лошади Александра под извоз ездила —
подрабатывала. Да и пахала на лошади, да и не только себе, но и старухам всем.
Продавали корову в Платуново, вел ее новый хозяин
через Николо-Топор, мимо школы, где Надежда с Павлом учились.
Сидит Наденка, видит в окно — корову ведут...
Рыжую! Ихнюю! Краснуху! Заплакала, побежала Павлу сказать: из его класса
дороги не видать.
— Панко! — ревет. — Панко...
А что Панко, он ведь мальчишка, ему плакать
нельзя; он крепится, успокаивает:
— Да ну ладно, Надька, ладно. Чего ты
плачешь.-
А учитель, Дмитрий Николаевич Русанов, добрый
такой был: увидел, что девчонка расстроена, отпустил домой.
Бежит домой Наденка, ног не чует — в избе одна
старшая сестра Мотя,
— Мотя, — плачет Наденка,— чего же ты корову
продала!
Крепится Мотя, молчит, ничего не говорит, и мамы
дома нет, не могла мать дома оставаться:
— Ты, Мотя, продай корову-то, а я не могу! —
и ушла из Хороброва.
А вечером поздно собрала Александра всех: Мотю,
Павла, Надежду, маленького Николая посадила на колени, — и, совсем как
когда-то, когда жив был еще Отец, запела:
— Батюшке, батюшке,
Кто тебя зарезал!
Матушка велела,
Под столом сидела.
Кости собирала,
На нёбо кидала.
На нёбе-то люди,
Люди-то пропали.
Вора поклепали.
Вор-от кстится, божится:
Право не я, Перепонка не мая...
Уходила Александра на кладбище, к березе середи
кладбища — там ее Алексей похоронен.
Был Алексей Федотович Темняткин высоким,
красивым, сильным, а вернулся с войны больным чахоткой. И умер. Жалели вдову
хоробровские, говорили:
. — Он у тебя все наперед знал! Приехал,
помнится, из Ленинграда Саша Соколов, ну это Петра Ивановича сын, и привез с
собой велосипед — до этого никто во всем Хороброве эдакой машины не видывал. И Наденка с Николаем не видели, зато знали точно, что есть на земле нечистая
сила — об этом им отец Василий рассказывал.
Гуляют они, гуляют и вдруг — а нечистая-то сила
на двух Колесах катится! .
Испугались ребята, понеслись в избу, забрались
под кровать, на которой больной отец лежал, и ревут,
Отец:
— Чего вы?
— Нечи-стая си-и-и-ла!
— Да что за нечистая сила?
— Во-он, на двух колесах е-едет, —
ревут дети.
— Глупые вы. Это же Сашка Соколов на велосипеде
едет, какая же это нечистая сила?
Будет такая жизнь, а вы до нее доживете, ну не
вы, дан дети ваши, — будут и у вас у всех велосипеды. Да и не только
велосипеды — но и машины.
А Николай, он разтолстенький такой был,
спрашивает:
— А пряники будем есть?
— И пряники будем есть, и не только по
праздникам.
Позже Надя с Николаем все приставали к отцу:
расскажи да расскажи про новую жизнь!
Бывало, уходили дети на Кадку, ловили там
чернышей, рыб таких. Наденка и предложит:
— Пойдем к папе, пусть он нам про
хорошую жизнь расскажет. Маленький Николай, как-то и спросил:
— Надя, а когда же будет хорошая жизнь?
— Да не сейчас.
— А-а-а, не буду я тогда про хорошую жизнь
слушать!
Пылкин — председатель сельского Совета, никто
его добрым именем не вспомнит. Алексей Федотыч тоже в сельсовете работал, жалел
всех. Ну, раз в сельсовете работал — знал кого и когда раскулачивать придут.
А напротив Темняткиных жили Клементьевы.
Настоящая-то им фамилия Петровы была, но звали их все Клементьевыми по деду
Клементию — маленькому старичку с большой, как у Деда Мороза, белой бородой.
Заботными были Клементьевы, трудолюбивыми, и
ночью при луне работали. Так и говорили о них в Хороброве: взошла луна на небе
— значит, клементьево солнышко взошло.
Через трудолюбие свое богато жили, кулаками,
выходит, были.
Настал и их черед. Пришел к ним вечером
Алексей Федотыч Темняткин:
— Завтра вас раскулачивать придут. Вы
спрячьте добро-то у меня. У меня никто не догадается искать.
Спрятали. Всю ночь носили добро. Шубы, прочую
одежу — богатыми были, зажиточными.
Смотрит Александра в окно, Прасковья Клементьева
что-то в снег прячет, снегопад как раз на улице.
— Это я золото прятала, — призналась она
потом Александре.—Часы у меня были, да серьги, да еще кое-что. К вам уж
побоялась нести — вас подводить. В снегу в мешочке золото и спрятала.
В ночь в эту в Хороброве не спали не только
Темняткины да Клементьевы. Не уснули в своей избе Анна Федорова с двумя
ребятами. Заставила старшего Васю переклад под печкой подпилить, печь-то и обалилась. Наутро Клементьевых еще только раскулачивать собрались, Анна
Федоровна уже в их доме купчихой сидит.
Сергей ТЕМНЯТКИН. с. Хороброво,
МОЯ ВОЙНА
Н. А. Тихонов; «Пока не ранит
или не убьет все шли и шли»
— воина ворвалась в жизнь каждого
человека: взрослого и подростка. Как это было с Вами!
— Было мне в ту пору четырнадцать лет.
Помню, в конторе нашего колхоза «Красный нефинец» стояло большое радио. Но
нет, скорее всего о начале войны выслушал в свои наушники Буслаев и
оповестил народ. А уж потом ходили вечерами слушать военные сводки в контору.
— Пришел и Ваш черед. Когда это случилось!
— В 1943-ем, в ноябре, отправлялись мы с
Федуловым Сергеем да еще с двоими из Чернева. Черневские к нам в Нефино
приехали, а здесь, у меня в доме, закуски наделали; выпить они тоже
прихватили. А наутре, точнее в два часа ночи, на лошадях повезли нас.
Молодежь провожала до лесу за Перемошье. В Мышкине выпросил отец
лошадку в военкомате; погрузили на нее вещички, а сами пешком до Волги.
Учили нас в Кировской области, в селе Порошимо
казармы размещались. Черневские в пулеметную роту попали, а я в снайперскую:
учили маскироваться, обращаться с винтовкой. Стрелял я метко, заработал значок
«Ворошиловский стрелок».
— И вот Вы на фронте...
— В апреле 44-го двинулись к фронту в район
города Великие Луки. Ночью, бегом-бегом, чтобы успеть до
рассвета занять траншеи. А напротив в метрах 200-х — немецкая
траншея, с их стороны радио на русском языке говорило. Туго приходилось без
воды, за которой ходили на реку Великую. Договаривались с немцем не
стрелять, пока за водой ходили, но не выдерживали — нарушали это временное
перемирие.
Так простояли друг против друга до конца мая,
ждали команды наступать. Мое задание в это время было устраиваться с вечера на
замаскированное дерево над блиндажом, наблюдать через оптику винтовки за
Движением немцев и записывать. Но стрелять еще не доверяли: винтовка даже не
заряжена была.
Вот это-то чуть не погубило. Вожу так винтовкой,
и вдруг с той стороны на меня целится немец — тоже снайпер. От страха я пригнул
голову — это и спасло, а оптический прицел разбило выстрелом.
— А потом воевать пришлось в пехоте.
— Первый бой принял в пехоте, имел автомат ППШ
да семьдесят патронов. За час или два все уже знали, что будем
наступать. Я не боялся, но вот когда увидел вокруг себя первых убитых
и раненых... Но немцев с насиженного места выгнали, с криками: «За
Родину! За Сталина!» траншеи захватили — а кругом снаряды
рвались, мины.
— Николай Андреевич, говорят о
фронтовых «сто грамм». Было ли это!
— Да, водки выдавали по сто граммов, а иной раз
больше выпадало: давали-то на всех, но на войне убивают... Все
по-разному относились к этому. Пьяные выскочат иной раз и идут, прут
под выстрелы, не свернув; и да-
же когда убьет еще некоторое время идет по
инерции и орет, и падает.
Ну, а я за всю войну не выпил ни разу.
— А где же Вас все-таки пуля достигла!
— Было это в Латвии, недалеко от Риги, в июле
1944 года; в наступление шли — осколком задело ногу. Везли на лошадях, потом
на машинах в город Лугу. Две первые машины разбомбили налетевшие самолеты, а
наша уцелела. Смотрим, самолеты еще заход делают, мы шарахнули в лес, скатились
под откос. Самолеты угнались за уехавшими вперед машинами, а мы остались.
Местные жители принесли нам вареной картошки,
молока, а вот соли и хлеба у них не было. Наелись. На лошадях отвезли в
конюшню, на солому положили — из всей деревни только эта конюшня и уцелела,
одни печки торчат на месте домов. Только через три дня прибыла санитарка,
сделала обработку (все присохло). Погрузили в вагоны и привезли в Ленинград,
весь разрушенный, трамваи не ходят, машины по камням трясутся. Поместили в
госпитале, в котором раньше был детский садик. После войны нашел и узнал я это
место — там опять ребятишки обитают.
— Война продолжалась, наши войска двинулись
на запад, а Вы после госпиталя...
— ...попал уже на финский фронт, но воевать там
не пришлось: с Финляндией заключили мир. Наше место заняли пограничники, а нас
по вагонам на Украину, в Ровенскую область. С октября ходили по фронту:
обманывали немцев, создавали видимость передвижения войск, в общем, страх
наводили. Стычки при этом были небольшими.
А вот 12 января был победоносный прорыв. Реку
Вислу форсировали при минус десяти. Спасибо, помогли мне: плавать я не умел.
Немцев мы тогда обманули, они нас не встретили, и бой шел в стороне у
понтонного моста. Я четыре дня мокрый проходил в бушлате (звал его фуфайкой).
На ногах сырые обмотки до колен и ботинки. Обмотки сверху у голенищ быстрее
высохнут, мы их снимем и сухим концом на ступню перемотаем. И так несколько раз
— сушили на себе.
Так и шли, и добрались до Польши, а 16 января
меня ранило в коленную чашечку. Передвигаться не мог — везли на собаках,
запряженных во что-то типа лодки. Я еще пошутил: «Увезут в Германию». Но
санитар успокоил; сказал, что собачки свое дело хорошо знают, специально
обучены раненых возить.
— Николай Андреевич, а как же Вы очутились потом
в Чехословакии!
— В госпиталь приехал набирать людей наш
начальник штаба. Я его узнал, подошел, расспросил, а он: «Выписался? Кто
желает, всех беру, а своих обязательно!». Пошел выписываться, а врач: «Смотри,
как хочешь, но надо бы полежать еще». Но я обрадовался, там хоть все свои,
думал.
А приезжаю, хоть бы кто меня узнал. Тут-то было
мне боязно, ведь дело-то к концу войны. Пуля задела мне шею, нога донимала, и
отправили меня обратно в госпиталь — за полдня переехал из Чехословакии
обратно в Польшу.
Потом Венгрия, Австрия... комиссия признала: не
годен к строевой службе. Дослуживал я в роте аэродромного обслуживания,
вернулся домой в 1947 году с третьей группой инвалидности и аттестацией
(денежным довольствием) на полтора года.
— Были, наверное, у солдат и минуты отдыха!
— Да. У нас играя на гармошке земляк Иван
Моховиков. Потом его ранило в руку, и я с ним простился, снова
увиделись уже после войны. Пели, плясали, припрашивали у старшины: «По
маленькой бы». Не унывали.
— Что еще запомнилось!
— Идем как-то колонной по Псковской
области, командир сбоку, и вдруг... петух пропел в
стороне. А кругом поля, ни домов, ни деревьев.
Командир: «Вы, двое, добегите, проверьте!»
Добежали. Военный блиндаж— дыра в земле.
Поспорили сначала, кому первому туда лезть. Ну, я автомат наизготовку и
опускаюсь.
А там старуха да два пацана и петух. «Почево
петух?» — спрашиваю. «Хоть время скажет, — и про мальчишек, — это мой внук, а
это не знаю чей, но вместе веселей».
Тут мой напарник присоединился, а ребята: «Дай
поесть». Снял он рюкзак (у меня-то все запасы были съедены) и отдал им все, что
было: сухари, тушенку. Самом ничего не ел, только сухарики и то моченые в
любой даже грязной лужице да бульон от супа. Мучала язва. Но врачи не
признавали — так человек и маялся.
— А друзей боевых помните!
— Друг был у меня — Васильев Николай из Курова.
Сорвался как-то с дерева сучок на саперную лопату, а она в тело ему
врезалась. Старшина перебинтовал. Тут немцы поперли, отступали мы
в лесок и его на сучках поволокли, а нам вдогонку очередь. И
лежит Коля — вся голова расстреляна, а меня не задело даже. Тут же
и схоронили. Судьба, видать...
...Так и воевали мы. Лучше было воевать зимой:
зароешься в снег — тепло. А немцы холода и снега боялись.
Мы — пехота, зимой и летом, пока не ранит или не
убьет, все шли и шли.
Записала Н. ИВАНОВА.
д. Нефино.
ВЕЛИКИЙ, МОГУЧИЙ КАЦКИЙ ЯЗЫК
ОЛЯШИН,
ОЛЕУШИН — так могут назвать животное
величиной с крупную собаку, например, барана. Интересно, что в повести Льва
Толстого «Кавказский пленник» собаку татарина звали Уляшин.
ОМЕТ —
стог сена или соломы, а точнее—чуть меньше стога. Сено в омет сметано, не отсюда
ли название?
ОМУТНОЙ
— красивое прилагательное, а его значение поможет раскрыть пример: «В
лаптях-то стыдно ходить, я спрячу лапотки и, босая, бегу через дом к
подруге. А ее мать: «Что ты, смутная, босиком!?»».
ОМШИТЬ,
как еще говорят, «посадить на мох», то есть утеплить постройку, проконопатив ее
мхом, паклей или еще чемяибо,
ОМШАНИК,
ОВШАНИК, КЛЕВ
— утепленная часть двора для телят, овец, свиней и других некрупных животных.
Сейчас больше говорят «омшаник» или «овшаник», тогда как в старину предпочитали
слово «клев»,
ОМШАНОЙ —
«Да нет, беня-то у меня еще не омшаная», надеемся, ясно какая.
ОМЯЛКИ —
льняная костига, которая отваливается от льняного волокна, когда мнут лен.
Омялками покрывают для тепла чердаки (кацкари говорят «потолки»). При этом
смешивают их с глиной — от пожаров, а точнее от пожарников.
О ОННА,
ОННЕ, ОННО
— одна, одни, одно.
ОПЕТЬСЯ
— одуматься. «Опелся, наконец-то!».
ОПЕЧЕК
— деревянный сруб (кацкари говорят «струб»), на котором покоится русская
печь.
ОПОЛКА
— тонкая пленка на мясе.
ОПОЛКИ —
слово записано Русиновым: «Удаленные с гряд или с поля сорняки».
ОПОРОТЬ —
слово употребляется в двух значениях, так что не перепутайте: либо «обрезать»,
либо «съесть».
ОПОРОК —
короткий сапог, валенок с опоротым, то есть обрезанным голенищем,
ОПОСЛЯ
— «Да он и опосля принесет»; после то есть,
ОПРИЧЬ
— кроме. «Опричь меня никто не знает».
ОПРОСТАТЬ
— растеряться, стать человеком чудаковатым, потерянным, «простеньким».
ОПРЯСТЬ —
в стародавние времена израсходовать на пряжу все имеющееся количество льна.
Теперь, когда лен не прядут — съесть: «С чаем все варенье опряли».
ОПЦА, ОПЧА
— овца. Одни действительно так выговаривают, другие — в насмешку.
ОРАВА
— сами кацкари предполагают, что слово татарское. Означает оно большую
группу людей: «Целая орава пришла». «Иногда — большую семью: «Прокорми-ка
такую ораву».
ОРЯСИНА
— как выяснилось, что это такое, каждый кацкарь понимает по-своему. Одни
предполагают, что это нечто вроде оглобли; другие уверены, что это частоколина, только потолще. Но и те, и другие считают, что сей предмет
незаменим на случай драки, а еще называют орясиной высокого, длинного че-ловека.
ОСЛОБОДИТЬ
— освободить.
ОСТАТНИЙ,
ОСТАТНЕЙ — последний, «Все
скопали, остатняя гряда осталась». Кстати, по-украински «остатний» — тоже
последний.
ОСТРАМОК —
«Сено из Авдеева от Меряны я привезла с братом Федей — за два раза два
острамочка, заплатила тридцать рублей», — прочитали мы на клочке бумаги,
брошенном в старом доме и улыбнулись: острамок — небольшой воз сена или соломы.
Слово в народе объясняют так: «Острамили себя, маленький воз наклали — острамок».
ОСТОЛБУХА
— резкий, сильный удар по человеку в области головы.
ОТЕМНЯТЬ —
слово очень красивое, но передать его значение с помощью других
очень трудно. Это — припоздниться, запоздать в работе, прийти
домой уже затемно, то есть не успеть выполнить какое-то действие до
наступления темноты. «Смотри, иди быстрее, не отемняй» или «Отемняла я сегодня
с управкой».
ОТБОЯРИТЬСЯ
— отказаться, отговориться.
ОТЕРЁБОК
— человек, одетый плохо, словно его отеребили чем-то.
ОТИМАЛКА,
ПОТИМАЛКА — тряпка, с помощью которой прихватывают чугунки или иную
посудину, готовя в русской печи, Слово широко употребляется в выражении
«грязный, как (что) отималка».
ОТЛЯГАТЬСЯ
— «Слава Богу, отлягалась я от этого дела», — отказалась то есть, смогла
отговориться.
ОТЛЯЧА —
соберутся бабули в клубе на праздник и начнут молодежь обсуждать: «А пляшет-то
как чудно, задне место отляча», — и чем им не нравится оттопыренное заднее
место?
ОТОДУБЕТЬ
— поправиться, выздороветь, отойти от потрясения. Слово сохранилось еще с тех
пор, когда на Кадке жило финское племя меря. «Тудоба» по-мерянски, осознающий,
чувствующий.
СТР. 4 «КАЦКАЯ ЛЕТОПИСЬ» № 2—3 (21—22), февраль 1995
года
ВЕЛИКИИ МОГУЧИЙ КАЦКИЙ ЯЗЫК
Молодое поколение кацкарей, бывает,
понимают этот глагол как «отвердеть», «окаменеть», наверное, под влиянием
слова «дуб».
ОТОРВА
— боевой, отчаянный человек.
ОТПРАВКА —
именно так, с ударением на первом слоге, называют кацкари проводы в армию.
ОТРЕПКИ, ВОТРЯ
— отходы при обработке, а именно при трепании льна. Прессованными отрепками при
отсутствии мха можно мшить строения. Слово употребляется только во
множественном числе.
ОТТЕПЕЛЕВИНА,
ОТТЕПЛИНА — оттепель. Теперь понятно,
почему наша речь плавна и окающая: попробуй-ка произнести слово «оттепелевина»
быстро.
ОТТО,
ОТО — от. «Отто
всей души», — так называют бабушки популярную некогда передачу.
ОТXЛАПЫВАТЬ
— «С ним плохо было, отхлопывали его!» — ага, все ясно, значит, приводили в
чувство, хлопая ладонями по лицу.
ОТЧИХВОСТИТЬ
- обругать.
ОФЕНЯ,
АФЕРА — обманщик. ХЛОБЫСТИТЬ,
ОХЛЕБЯЧИТЬ — ударить чем-нибудь,
кого-нибудь.
ОXЛЫНЯ
— лодырь, отлынивающий от дела человек.
ОХОБАЧИВАТЬ
— есть с аппетитом. ОХОЛОСТИТЬ —
быстро все съесть. ОХОХОЛИТЬ —
много съесть.
ОХРЯПЬЕ,
ОXРЯПЬЁ
— старье, в том числе и о старом человеке. «Старое охряпье, пора уж тебе и
на покой».
ОЦЕП,
ОЧЕП — слово старое, а потому
значение его несколько подзабылось. Иные называют оцепом цеп,
рассказывая: «Стелили рожь, колосьями друг к другу, а комлями в
стороны, и давай по команде лупить Оцепами, как в барабан». Другие
считают, ч го Оцеп — это длинная палка цепа, тогда как короткая
называется батог.
Вспомнилось еще одно значение слова: оцеп
(Очеп) — сырой, гнуткий, чаще березовый прут, на котором подвешивали
зыбку.
ОЧЕКУРИТЬСЯ,
ОЧОКУРИТЬСЯ — мы опять столкнулись
с тем, что слово разными людьми воспринимается по-разному. Для одних это
отдать Богу душу, умереть, для других не так печально — потерять
сознание, угореть.
ОЧЁСКИ
— отходы при обработке (чесании) льна.
ОШМЁТОК —
ком уплотненной, утрамбованной, слежавшейся грязи или снега, или навоза.
Например, ошмётки с подошв сапог. Телега едет — ошмётки летят. И из-под копыт
тоже ошмётки летят, в сани попадают, ездоков пачкают.
«Кацкая летопись» благодарит всех, кто помогал
составить словарь, объясняя значения старых слов. Особенное спасибо семьям Знамовых Николаю Ивановичу и Ольге Васильевне и Крюковых Василию Васильевичу и
Ольге Никитичне.
Помним
Мы чтим память моего дедушки
Мышкинский район не был оккупирован в годы
Великой Отечественной войны, но заплатил за Победу страшной ценой. В «Книге
Памяти» написано, что за четыре военных года погибло 1869, умерло от ран 425,
пропало без вести 2350 жителей Мышкинского района. Среди них много наших
земляков, и сохранить память о них — вот наш долг.
Мой дедушка, Михаил Яковлевич Ершов — участник
Великой Отечественной войны, но рассказать об этом, к сожалению, уже не может:
умер. Зато хранятся в семье его военный билет, орденская книжка, различные
справки тех лет. Они скупы, зато красноречивее всяких слов.
Дедушка был призван на военную службу в ноябре
сорок первого года в свои неполные восемнадцать лет. Три месяца «учебки»,
после которой он по-
лучил специальность — телеграфист радиостанции
малой мощности.
Бесконечные дни и ночи войны, тысячи километров
солдатских дорог, бои тяжелые и мелкие, но не менее опасные — от всего этого
осталось лишь несколько строчек в старых документах: «В Великой Отечественной
войне 3 марта 1943 года — легкое ранение в правую руку; 6 июня 1943 года —
легкое ранение в правую руку; 8 ноября 1944 года — тяжелое ранение в левую
руку; 18 января 1945 года — тяжелое ранение в левую руку».
Об одном из ранений, как я помню, дедушка
вспоминал следующее.
Однажды он со своим неразлучным аппаратом «Морзе»
выполнял задание в тылу врага. Случилось так, что снаряд угодил
прямо в их укрытие. Когда дедушка очнулся, он не
мог ни двигаться, ни разговаривать. На медицинском языке это называется
контузия. Но ему еще повезло: напарницу, с которой он выполнял боевое задание,
разорвало на куски.
Служил дед в 97 стрелковом полку, 537 минометном
полку, 175 стрелковом полку. Кончилась война, а ему еще служить, он
демобилизовался в январе сорок шестого года. После него остались награды,
высочайшая из которых — орден Отечественной Войны второй степени.
В нашей семье помнят о Великой Отечественной
войне, чтут память моего дедушки, Михаила Яковлевича Ершова. И так будет всегда.
Павел ОСОКИН. д. Мартыново.
СТАРИННАЯ ПЕСНЯ
Спасибо Зинаиде Дмитриевне
Невелика деревня Парфенове, а вот подарок для
«КЛ» сделала бесценный. Тамошняя жительница, наша читательница, Зинаида
Дмитриевна Тихомирова принесла в редакцию (то бишь в библиотеку) четыре
старинные песни. Три из них для нее написала Мария Васильевна Киселева.
Конечно, мы заинтересовались, кто же такая Мария
Киселева и стали наводить справки. Оказалось, помнят ее люди.
Родилась Мария в селе Хороброве в большой семье
Крюковых. Природа наделила ее прекрасным голосом: «Ужас, как хорошо пела!» —
вспоминают кацкари. Вышла замуж за Александра Голосова, которого хоробровские
звали Саша Отчаянный, тоже певца. Супруги состояли в церковном хоре, радуя
прихожан своим пением.
Пришла война и забрала у Марии ее мужа, ее Сашу.
Во второй раз вышла за Андрея Киселева в Дьяконово. Была такая деревня в
километре от Хороброва на реке Пойге.
А пела по-прежнему, и голос свой сохранила будучи
уже в летах.
Сенокосили раньше всем миром, и старые, и
молодые: кто сено скирдует, кто на теяегуроспуски подает, кто на возу
принимает. Вот и просят Марию Киселеву:
— Тетка Маня, дак ты пой!
— Не могу уж я, бабы, петь и работать —
задыхаюсь.
— А ты пой, мы за тебя заскирдуем!
И бабы скирдовали, а Мария пела. Песни были все
больше грустными, вот как эта:
БРАК
ПОНЕВОЛЕ
На паперти народ толпится,
И церковь вся освещена;
Народ пришел ведь не молиться,
Хотя и церковь им полна.
Священник, дьякон в светлых ризах.
Налой пред алтарем стоит,
И любопытство на всех лицах,
И вся толпа на дверь глядит.
И вдруг толпа заволновалась.
И входит с образом кадет.
И с шумом двери растворились.
Ведут невесту под венец.
В дверях невеста показалась
Вся в бриллианте и цветах,
А слезы горькие блистали
В ее испуганных очах.
А вот жених — о Боже, страшен:
Старик плешивый и седой,
Но как богатен, как он знатен.
Гордился он своей казной.
Он грубо с дерзкою улыбкой
К невесте тихо подошел,
Своею старческой рукою
К налою он ее подвел.
Он властелин — она рабыня.
Она прекрасна — он старик.
О, как поругана святыня,
О, как ничтожный этот мир.
Вот начался обряд венчальный:
«Апостол» дьякон прочитал.
Кольца тяжелые одели,
Венцы над ними уж блестят.
И вот священник тихо, внятно
Спросил: «Клялася ли кому!»
Она в ужасе побледнела
И отвечала: «Да, клялась».
Ответ деньгами был подкуплен,
Ее не спрашивали вновь,
Обряд венчальный продолжался —
Здесь гибло счастье и любовь.
По церкви вздохи разносились,
Но их никто не понимал.
Лишь только понял ее милый,
Который так по ней страдал.
И вот «Исайя» запели.
Вокруг налоя повели.
Она на лик Христа взглянула,
Сказала: «Боже мой, прости!»
Как сноп подкошенный упала
К подругам на руки она
И громко-громко прокричала.
Сказала: «Вот где жизнь моя».
Вчерася пели «Многи лета».
Сегодня плачут все по ней,
Как розу алую сорвали
И пели «Вечну память» ей.
Думаем, нужно объяснить два слова. Налой,
правильнее аналой — это стол, на который кладут евангелие, крест и
иконы. Вокруг аналоя священник обводит новобрачных. Кадет —
шафер, свидетель. «Апостол», «Исайя», «Многие лета», «Вечна память»
— все названия церковных песен и молитв.
Поправка
Приносим извинения читателям за опечатку,
допущенную в публикации «Верю, мать, слезам твоим» («КЛ» № 1 за 1995 год).
Трудовой стаж Марии Федоровны Телегиной (Карасевой), конечно же, начался с
двенадцати лет.
Реклама :
«КАЦКАЯ ЛЕТОПИСЬ» № 2—3 (21—22)
ФЕВРАЛЬ 1995 года
Выпуск готовили:
С. Н. ТЕМНЯТКИН
Л. И. ЧУРАКОВА
Рисовала О. Н. ТЕМНЯТКИНА
152846, д. Мартыново
Мышкинского района, Ярославской области,
Государственное предприятие «Мышкинская
типография»
Тираж 200 экз, Заказ — 347. 95 г.
